Анатолий Гармаев. От зачатия до рождения
Отрадно отметить, что все больше и больше современных семей устремляется к устроению своей жизни на началах православной церковной традиции.
Однако с прискорбием наблюдается отсутствие подлинно благодатных плодов этого благого стремления сегодняшних православных родителей. Почему мы не можем до конца осознать, что же происходит в наших отношениях с детьми, почему мы не слышим воли Божией, не имеем в чувствах той благодатной простоты и ясности, которыми и достигается поставленная нами цель?
Устроение нового порядка жизни
Чтобы дело церковного воспитания детей в семье устроилось, нужно обрести в себе правду и мир. Правду — в осознании своих отношений с детьми, мир — в благодатном настроении смиренного сердца.
Оcознание себя незримым образом связано с сердечным настроением человека. Оно происходит по велению сердца и само по себе умножает это настроение. Освящаемые благодатию Божией, два этих делания — осознание себя и настроение сердца — приходят в неслиянное и взаимопроникновенное соединение. Важнейшим условием для достижения этого становится — отложение гордости и обретение смирения. В исполнении того и другого известны два пути, один из которых — путь душевный, совершаемый силами человеческими, другой — церковный, когда действием благодати Божией в человеке открывается и осознание себя и настроение сердца. Однако в первом и во втором случаях плоды будут совершенно разными. Нужно сказать, что душевный человек не может узнать плодов церковного пути. Его самосознание и чувство сердечного настроения имеют мало общего с благодатными дарованиями. Последние же даются по мере церковного изменения всего порядка жизни внешнего и, особенно, внутреннего человека.
Откуда же может явиться новый порядок жизни?
Минимум из четырех действий. Из чтения церковных святоотеческих книг, из встреч с церковными людьми, из обращения к освящающим средствам Церкви, особенно Таинствам, и, наконец, из собственных трудов каждого из нас по обретению христианского нрава. Исполняющий все четыре действия и будет находиться на пути воцерковления, т.е. благодатного преображения всей жизни. В четвертом действии — в трудах над самим собой, обретается важный для каждого родителя момент — осознание себя в своих отношениях с детьми. Одно осознание открывается после чтения педагогической статьи и размышления над ней, но совершенно иное, когда размышление наше освятится благодатью Божией посредством освящающих действий Церкви.
Возможно ли пережить опыт осознания, не читая педагогических книг? — Возможно. Но для многих из нас путь такого обретения правды и мира в отношениях с детьми будет очень долгим и кружным. Слишком далеки мы сейчас по маловерию своему от сколь-нибудь значительной меры участия в нас благодати. С оскудением духа человек начинает нуждаться в слове, посредством чего ему открывается знание о себе самом и о возможностях внутреннего делания, через которое он приготавливает себя к усвоению призывающей и содействующей благодати Божией.
Уяснив значение осознания себя родителем, со смирением выясним — кем же является для каждого родителя собственный ребенок? Рассмотрим худшие случаи.
Ребенок нежеланный
Явился на свет по неосторожности или невоздержанности. Это происходит в семьях, где один или оба родителя сторонятся детей. Одни — из страха, что ребенок усложнит жизнь. С рождением первого ребенка родители во многом себе отказывали, кое-что оставили до времени, пока он подрастет, а новорожденный не только укрепит уже сложившиеся самоограничения, но и повлечет за собой новые, потребует дополнительных расходов. Одно дело управиться с одним, совсем другое — с двумя, тремя детьми. Где взять силы? Иной думает: «Попросить сил можно у Бога. Рассудком я это понимаю, — веры не хватает. А как без веры у Бога что-либо просить?». В душе рождается страх за себя, из которого потом, несознаваемо для человека, враг плетет тонкую паутину трудных отношений с ребенком — отчаянных, малодушных, бессильных и ожесточающихся настроений в самих родителях.
Другие родители не хотят иметь ребенка, боясь, что дитя не получит в достатке еды, одежды, обуви, не сможет выучиться как следует, по скудости материнских и отцовских сил получит мало внимания и любви. Здесь, как и в первом случае, маловерие не располагает сердце в смирении перед Богом. Такой страх рождает отвержение, нежелание ребенка. По рождении дитяти родителями руководит бессознательное чувство обреченности его на нужду, лишения или несостоятельность. Отсюда — жалость к ребенку, вина перед ним, или чувство обремененности им, тяжести от необходимости его воспитывать. Враг в таких случаях сеет в отношения между родителем и ребенком много лжи, из которой затем оба долго не могут выпутаться.
Третьи не хотят ребенка, потому что много чего любят в жизни. Ребенок своим появлением свяжет и ограничит их. Отказываться от многого ради ребенка не хочется. К тому же, такие родители не очень любят или совсем не любят детей.
Ребенок желанный
Зачали, родили, теперь кормим, одеваем, любим и участвуем в нем. Но не всегда родители осознают при этом, кем является для них ребенок. Они могут желать его воцерковления, страдать из-за его отказов пойти на службу, гневаться, досадовать от того, что ребенок избегает церковных Таинств или домашних молитв, однако восприятие собственного дитяти в действительности лежит у таких родителей далеко за церковной оградой. О каком восприятии мы говорим?
Ребенок плоть от плоти моей и потому мое продолжение
Это первое из них. В данном случае собственные жизненные ценности родитель непременно хочет вложить в свое дитя. Дитя — продолжатель его дела, обычаев, традиций. В таком восприятии при всей праведности внешней стороны заключена внутренняя неправда, так как внутренне родитель живет не по благодати Божией, и не к ней призывает он своего ребенка. Он призывает его к внешним церковным действиям, не более. При этом Богообщение и участие благодати в себе и в ребенке он, не ведая того, подменяет собою, своими чувствованиями, своим разумением. «Люди сии чтут Меня устами, сердце же их далеко отстоит от Меня» (Мк. 7,6). Поэтому он искренне печалится, недовольствует, гневается, когда ребенок с ним не согласен, невосприимчив, настаивает на своем, упрямится. Возможно, что совсем недавно такой родитель был неверующим, а то и убежденным атеистом. Теперь он переменился в своих взглядах, но не изменился в своем отношении к ребенку. Он вполне искренне требует от сына или дочери следования за своими крутыми поворотами в жизни. Он ищет и хочет единодушия с ребенком, в этом чувствует важную опору для собственной жизни, остро переживая всякий разлад, и, как ему кажется, потерю дитя, которое не хочет воцерковляться. Тем не менее, родитель требует, настаивает на вхождении ребенка в церковный порядок жизни.
Родитель не подозревает, что вся эта энергия попечения о ребенке исходит из скрытой в душе неправды отношения. Он принимает свое чадо не как создание Божие, а только как свое собственное творение. Вместо поиска единодушия, совершающегося в Святом Духе, он ищет единодушия в обращении их обоих к Богу, обращении чувственном, замкнутом друг на друге. Вместо возрастания ребенка в угождении и служении Богу и ближним, родитель желает угождения себе, своим нормам жизни, собственному усвоению жизненного порядка.
Не имея уважения к свободе ребенка, он подменяет любовь к нему любовью к собственным жизненным ценностям.
Отсюда все сильнее растет нечувствие жизни своего чада. Вместо угождения Богу в воспитании ребенка, взрослый пребывает в сбывающихся или несбывающихся переживаниях своих самоугодий, саморазумений и самохотений, как в воспитании, так и в развитии ребенка. Вместо пребывания в Духе Божием, родитель пребывает в душевных чувствованиях. Поэтому его настроение постоянно меняется: то он в духе уныния, то завидует, глядя на других детей, то обижается, то раздражается, то гневается, то на него нападает дух жалости, праздности или осуждения, то дух иронии, уничижения и т.д.
Ребенок — мое оправдание перед людьми
Во втором случае ребенок рождается как общественная необходимость, потому что так принято в обществе, так нормально. Когда же он узнает, что рожать детей — это заповедь Божия, то радуется тому, что общественная норма подтверждается, подкрепляется заповедью. Такой родитель, став церковным, теперь как бы опирается на заповедь Бога. Но ложь этой опоры обнаруживается сразу, как только речь заходит о втором, третьем ребенке. Родитель категорически не хочет еще детей, потому что в обществе сегодня далее второго, максимум, третьего иметь не принято.
Это наследие доцерковной жизни родителей. И еще долго оно будет сказываться в их церковных отношениях с детьми. Вне Церкви такое восприятие ребенка является всеобщим. При этом родители могут быть заняты самыми разными делами, а ребенка имеют как дань общепринятой норме. Одет как все, питается не хуже других, занятиями, принятыми в обществе, вполне загружен: школа, кружок, студия, репетитор. Но в силу того, что родитель относится к ребенку как к еще одной данности его положения в обществе, личные отношения с собственным чадом могут не сложиться. А если потребность в душевном общении удовлетворяется вне семьи, то необходимость подобных отношений с ребенком почти исчезает.
Но если положение родителя в обществе из-за поступков сына или дочери начнет колебаться, дитя сразу обнаруживается и попадает в пристальное внимание недовольной родительской души. Наведя «порядок» (способы у каждого свои), родитель быстро успокаивается и снова возвращается в привычный характер отношений. Если к восприятию ребенка как общественной необходимости прибавляется родительское чувство, то наиболее сознательные папы и мамы вполне цивилизованно наставляют и вразумляют свое дитя, приводя его к общественным нормам, ибо через ребенка как бы поддерживается имидж самих родителей.
Несдержанные и вспыльчивые родители могут приводить дитя в значимую для них норму очень разнузданно и вольно. При этом само чадо для матери и отца может ничего не значить. Дитя — их имидж, и должен делать все хорошо! Что он при этом переживает, их вовсе не интересует. Он должен хорошо учиться, должен поступить в институт, устроиться на работу, не иметь нареканий от учителей, начальства и властей, должен уметь зарабатывать деньги, иметь семью, машину, дачу, должен уметь обходиться с людьми и т.д. При исполнении всех этих условий родитель, кроме ориентации ребенка на вышеперечисленные земные ценности, никаких личных отношений с ним, как правило, не имеет. Дитя для него мало чем отличается от модной одежды, машины, дачи, породистой домашней собаки и прочих социально значимых атрибутов.
При таком положении отношений в семье неудивительно слышать откровения самих подростков о своих родителях: «А я папе нужен как придача к его машине», или «Я маме нужна, чтобы в очередной раз показать меня в обществе ее подружек».
Иногда личное отношение к ребенку проявляется особо, в случае если родитель видит чадо наследником своего имущества или трудов. Личное отношение связано с желанием иметь продолжение своих ценностей или профессиональных дел в детях. Тогда можно наблюдать разницу между «имиджем» и «продолжением» себя в детях. Идеалы и ценности, которые родитель несет в себе и вкладывает их в свое дитя, могут сильно расходиться с общественным мнением. Если мода меняется, то меняется и содержание имиджа. При этом способность ребенка лавировать в таких переменчивых нормах домашними ценится особо.
При продолжении себя в детях, напротив, ценится устойчивость в воспринятых от родителя нормах. Родительская норма ставится выше общественной. И в основе этого — превосходство над людьми. Семейное воспитание не идет дальше установления норм, по которым поддерживается отношение общества к семье. Ревность о воспитании и обеспечении внешнего может быть большой, о воспитании внутреннего — очень малой. Так, родителю может быть совсем неважно, правдивый ребенок или нет, важно, чтобы он добился успеха в обществе любыми путями. Совсем неважно, совестливый он или бессовестный, важно, чтобы всегда выходил победителем в жизненных схватках.
Увы, как не сразу загрязненная вода становится прозрачной, так и приход родителя в Церковь не сразу освобождает его от перечисленных неправедных восприятий своего ребенка. И если он сам еще как-то может расстаться с важностью для себя мнения и норм общества (и возраст, и жизнь за плечами, неофитское возбуждение духа застилает прежние ценности жизни), то в отношении к своему ребенку он полон беспокойства. И, будучи уже по внешнему поведению человеком церковным, он готовит свое чадо к служению обществу, или собственному благополучию ребенка в земной жизни, стараясь не посрамиться перед людьми, в том числе и перед верующими. Бывает, что родители готовят сына к духовному семинарскому образованию из-за тщеславия в среде церковных людей. Вместо нравственного и духовного воспитания в ребенке, с ревностью следят за развитием его способностей (талантов), посредством которых угождаются тщеславие и гордость; вместо развития милосердия, приучают его к корысти, чувству выгоды; вместо воспитания трудолюбия, движимого чувством нужды ближних («трудись, делая своими руками полезное, чтобы было из чего уделять нуждающемуся» Еф. 4, 28), дитя приучается к занятиям по интересам.
Сам же родитель, вместо отношений с Богом, ищет оправдания у людей, вместо страха Божия, ходит в страхе перед человеческим мнением и отношением. Иногда (как и светский человек) подкупает церковное начальство, наушничает на других детей, чтобы выгородить своего, создает мнение, сеет пересуды, завидует другим родителям, состязается с ними, радуется собственному превосходству. Многие верующие родители следят за внешностью детей, чтобы те были не хуже других, радуются комплиментам в адрес своего ребенка. Домашние любят устраивать дни рождения своего ребенка, а дни Ангела превращаются не в прославление святого, а в прославление их возлюбленного чада. Детей начинают захваливать, просят петь, читать стихи и всяким образом красоваться перед гостями. Некоторые церковные мамы паче смерти боятся, чтобы дитя не ушло в монастырь, или же, напротив, — желают пострига своему чаду, чтобы затем красоваться им и тщеславиться перед людьми. Большинство родителей, не имеющих духовного разума, боятся искушений и скорбей для ребенка.
Ребенок моя опора в старости
Рассмотрим третье восприятие. Некоторые родители воспитывают в детях чуткость к нужде, способность попечения и заботы, верность, преданность лично им. «Ты мой кормилец, моя опора в старости» — не единожды скажет мать своему сыну. Не один раз она выразит удовлетворение, когда сын ей поможет. «Я довольна, что ты сделал так,— скажет она ему,— потому что так же ты будешь помогать мне и в старости моей». Это удовлетворение родителя сегодняшним днем простирается на старость и становится той чувственной установкой в душе ребенка, которая воспринимается сыном или дочерью как долг перед матерью. Но еще в большей степени эта установка ожидания запечатлевается в душе матери. Но она исходит не от материнской беззаветной любви. Как часто из этого ожидания, как плесневые грибы в сырую погоду, могут выползать различные родительские переживания — неуверенность в сыне или дочери, подозрение в предательстве, черствости. При малейшем намеке на нечувствие, невнимание возникают обиды и ожесточения, ведется постоянный контроль за наличием или отсутствием заботы, расположения к матери, отцу.
Родители могут проявлять капризы, недовольства, болезни и немощи, культивируемые с одной целью — удержать внимание и заботу ребенка на себе. Или наоборот — постоянно задаривать дитя дорогими подарками, деньгами, своим вниманием, происходящим из беспокойства о своей участи в старости. Если же родителю случится остаться в старости одному, а еще хуже — в Доме престарелых при живых детях, его душа наполняется растерянностью, недоумением, потом обидой, унынием и горем, а затем отчаянием, или ожесточением, переходящими в равнодушие и душевную пустоту. Непросто и нескоро будут затягиваться раны и не всегда приведут они к возрастанию веры, чтобы через нее прийти к смирению и тишине о Боге.
В то же время, у сына или дочери чувство долга, душевно связывающее их с родителями, носит вполне естественный характер. Но поскольку это чувство не освящено Богом, оно остается обычной человеческой привязанностью.
Лишь по мере того, как сознание примет попечение о родителях как свою обязанность перед Богом, чувство долга начнет меняться в своем качестве. Сын (или дочь) начнет ухаживать за слабеющими родителями не потому, что он многим обязан им, а по причине обретаемой в Боге свободы заботы и попечения, которые будут складываться не от меры родительского участия в нем, а от свободно раскрывающейся, Богом освящаемой любви к родителям. Импульс именно такой возможности духовного развития и должны задать родители своим детям.
Тогда родительское почитание Бога может стать основой сыновнего почитания родителей. Чтущий Бога имеет Его благословение не только во внешних событиях, но прежде всего в настроениях своего сердца. «И в сердце всякого мудрого вложу мудрость, чтобы они сделали все, что Я повелел тебе» (Исх. 31, 6). Тогда отношения с детьми будут складываться из сердечных настроений. А по этим отношениям будет совершаться и воспитание детей. Не имеющий благодатных настроений сердца, т.е. внутреннего благочестия, может ли дать доброе воспитание детям?
Если родителям спросить самих себя: «Чем дорог мне ребенок?», то можно будет услышать самые разные ответы. Из того, чем ребенок дорог родителю, и складывается ядро отношений с ним. Матери, к примеру, ребенок дорого достался: очень болел, для отца этот же ребенок дорог, потому что любит отца. Пройдет время, в отрочестве и юношестве отношения их могут полностью расстроиться. Не удержится любовь к отцу на все годы жизни, остынет дитя, а возможно, и само будет нуждаться в любви старших, их чуткости и заботе. Тут и обнаружится, что отец-то по-настоящему никогда не любил сына. Ему было приятно, когда сын проявлял к нему свою любовь — тем и был дорог ему сын.
Разобраться в себе, чем же дорог для родителя ребенок, и поправить свое отношение к нему лучше пока он в младенческом возрасте, чем это произойдет позднее, под давлением трагических событий расстройства отношений с ним. Увы, жизнь показывает, что в расстроенных отношениях со взрослыми детьми разобраться бывает гораздо сложнее, чем сделать то же самое, пока ребенок еще маленький, и покрывает своею любовью к родителям многие неправды их отношений к нему.
Ребенок дорого достался
По материнской любви мать вложила всю себя в дитя, чтобы он выжил. Верующая мать радеет, чтобы ребенок жил Богу. Она приняла благословение от Бога на рождение ребенка, и теперь будет растить и развивать его для Бога.
Неверующая мать или мать, которая по рождении ребенка пришла в исступленное чувство привязанности к нему, ничего о Боге не ведает. Все желания ее сливаются только в одно — чтобы ребенок жил! В этих желаниях нет Бога, в них есть только собственно сам ребенок. В ее порывах нет веры, кроме веры в свою собственную преданность чаду. Даже если в критические минуты для ребенка мать обратится в молитве к Богу, это будет вопль, пребывающий в одном ряду с обращениями к врачу.
Лишь дыхание веры придает этому воплю новое свойство. Но как часто после отклика Божия и выздоровления ребенка мать возвращается к прежней привязанности к нему. Дыхание веры остывает под грузом чувственности. Мать видит жизнь ребенка только в рамках его земного существования. Чем сильнее эта привязанность, тем безотчетнее мать предается ребенку. Движимая телесными недугами дитяти, она забывает на время о его будущем, для которого его нужно воспитывать.
Если ребенок в детстве много болеет, в материнской душе развивается сильный навык реагировать на его малейшее расстройство. Скоро она перестает различать, где у ребенка каприз, а где он действительно нуждается в ее участии. Развивающаяся в ней чувственная чуткость к ребенку приводит к разворачиванию собственных страстей и греховных привычек.
Мать теряет всякую здравость в своих отношениях с ребенком. Она становится вспыльчивой, раздражительной, либо до крайности строгой, требовательной, либо, напротив, обидчивой, унывающей, или того хуже,— заискивающей и угождающей. Ведь ребенок для нее — центр жизни… Возникает чувство тупика. Душа, увлеченная этим всесильным и чувственным угождением ребенку, теряет жизненные ориентиры и постепенно все глубже и глубже отдается этим неправильным отношениям, пагубным для обоих. В центре такого развития отношений лежит зависимость матери от телесно-чувственного довольства ребенка.
По мере накапливающейся усталости она невольно начинает обращаться к себе, к своему довольству, тоже телесно-чувственного характера. Не имея веры, и растеряв остатки нравственных сил души, она или утрачивает всякую надежду на возможность перемены, или с силою своего властного и своевольного характера (если он у нее такой) все берет в свои «крутые руки» и ведет так, как сама знает. Печальные плоды этого «как сама знаю» проявятся в их отношениях через 15-30 лет.
Чем еще может быть дорог ребенок?
Ребенок — мое утешение
Так случается, если родитель сам в детстве недополучил родительской любви и внимания. Потребность в душевном тепле и участии сопровождает его повсюду, и в своих отношениях с людьми он вольно или невольно ищет их душевного внимания к себе. Дети же по своей нравственной природе способны покрывать этот недостаток. Беззаветной преданностью родителям, простотою и детскою чуткостью, лаской и участием они много помогают им, а своею беззащитностью побуждают на невольный отклик и живую заботу о себе.
Родитель сильно привязывается к ребенку. Даже супружеские отношения не дают такого утешения, какое он получает от ребенка. Дитя становится неразрывной частью души родителя, так что он без ребенка уже не может ни дня… При таком отношении не меньшую привязанность к родителю обретает и ребенок, особенно к матери. Это ей очень нравится, и поэтому она всею душою поддерживает в ребенке такую зависимость от нее. Очень много современных отцов имели значительную недолюбленность в детстве. Поэтому некоторая их часть приходит в сердечное ожесточение, нечувствие к людям. Они без оглядки заняты делами, работой, различным предпринимательством, а между всем этим дают себе отдых в праздных увеселениях и блудных вольностях.
Другая часть отцов, тоже значительная по числу, находит успокоение в пьянстве, «утешении» более сильном, чем ребенок. Склонность к алкоголю исходит из той же потребности в душевном внимании и любви. Часто эта потребность, накапливаемая с детства, столь велика, что, однажды ощутив тонизирующее действие алкоголя, они все более и более отдаются ему и постепенно приходят к такое состояние, когда без алкоголя уже не могут. И даже родившийся ребенок не в силах покрыть эту нужду. Бесы, скрывающиеся за пьяным настроением, дают душе то, чего она жаждет — чувственную самоуспокоенность. Если с потерей хмеля эта удовлетворенность теряется, пьяница вновь прибегает к новой порции алкоголя, и вражье утешение придает ему временное и обманчивое ощущение полноты жизни. По этому чувству на первых этапах алкоголизма он бывает ласков и привязчив к своим детям и домашним. Однако постепенно развивающееся пристрастие и получаемое при этом утешение напрочь отвращает от супруги и детей.
Сегодня это пристрастие совершенно губит Россию. Беда в том, что с недавнего времени стало возрастать и число женщин, которые вслед за отцами увлеклись этим же «утешением» и, обрекши детей на безутешное сосуществование с собою, сами «утешаются» в алкогольных оргиях. Если увидеть в этой беде, постигшей нас, и в чрезмерной чувственной привязанности к детям одну причину — безверие и недолюбленность в детстве, то откроется печальная участь детей, рожденных как теми, так и другими родителями. При этом нельзя наперед сказать, какие из этих детей будут сильнее удалены от Бога: выросшие при пьяных родителях или пережившие на себе чувственную привязанность трезвых родителей.
